Власти можно простить многое, но только не лицемерие

Нынешняя российская власть по определению не может получить поддержку большинства общества.

Левада-центр огласил данные своего очередного опроса, которые подаются комментаторами чуть ли не как сенсация. Согласно результатам этого исследования, 33% опрошенных полагает, что дела против деятелей оппозиции «возбуждаются по надуманным или фальсифицированным основаниям, чтобы запугать лидеров «протестного движения» и заставить их отказаться от политических действий», тогда как в наличие реальных оснований для уголовного преследования верят лишь 28%.

При объективном же анализе здесь можно увидеть определенные признаки т. н. «формирующей социологии». Формулировка заданного вопроса такова: «Как вы считаете, уголовные и административные дела, которые возбуждаются сейчас против лидеров «протестного движения», имеют под собой реальные основания или возбуждаются по надуманным, фальсифицированным основаниям?». При внешней непредвзятости в вопросе на деле обозначены оценки, предполагающие определенную неявную подсказку в определении позиции опрашиваемого.

Первая сторона обозначена как «Лидеры протестного движения». Но в русском языке и российской политической культуре «протест» и «протестное движение» — воспринимаются как начала, вызывающие сочувствие и ту или иную меру симпатии. «Протест» — возмущение несправедливостью, борьба за справедливость — причем выраженная в форме, требующей известного мужества.

Присвоение разных имен уже формирует разное отношение и разные оценки происходящего.

Другая же сторона в этом опросе обезличена, как бы скрыта в темноте. Хотя понятно, о ком идет речь: о власти. Хорошая она или плохая на самом деле (хотя с ней все, конечно, понятно) — но здесь она выступает как скрытая, «темная сила». И респонденту всего лишь предлагается выбрать, кому он больше доверяет: благородным «лидерам протеста» или скрытой и злобной «темной силе». Такие приемы «Левада-центр» использует все чаще и чаще после ухода из жизни своего основателя и с неизбежностью в интересах тех, кто идеологически близок сотрудникам центра.

Но дело в данном случае даже и не в этом. Характер ответа, при всей значимости используемой левадовцами манипуляции, предопределен и тем реальным положением, которое существует на сегодня.

Власть — непопулярна по многим причинам. Она малоэффективна. Она в своих решениях игнорирует настроения общества. Она делает очень много явных глупостей.

Взять тоже ВТО. Власть навязала вступление в него стране, хотя при всей пропаганде этого вступления его поддержало лишь 39% граждан. А по всем естественным нормам такие решения могу приниматься лишь большинством от всех граждан — именно от всех, от списочного состава.

И более того. Люди подчас многое могут простить власти — и действия вопреки своим интересам, и не слишком большую интеллектуальность, и снижение уровня жизни, и коррупционность. Но они никогда не прощают ей неэффективности и слабости. Не прощают невнятности. Могут простить цинизм — и не прощают лицемерия. Поэтому когда вопрос ставят так, как его, по сути, поставили левадовцы — а они знали, как его поставить: «кому вы больше доверяете — власти или ее противникам», — нынешняя российская власть по определению не могла получить поддержку большинства.

Только притом, что противники данной власти были представлены как «лидеры протеста» и «благородные борцы за справедливость», они собрали тоже практически столько же, сколько и власть. И больше всего — 38% набрали те, кто не верит ни одним, ни другим. То есть на сегодня практически по 70% общества не доверяют действиям нынешней российской власти и не верят в честность ее нынешних противников.

Но есть и другие моменты, предопределившие нелояльный власти ответ.

Первое. Раз выдвинуты официальные обвинения, то разрешить вопрос об их обоснованности должен суд. То есть инстанция, которой у нас не верит вообще никто. При сложившейся в России практике, если некое решение принято судом — для общества это уже означает, что это решение заказное и несправедливое. Оно может этот заказ одобрять или не одобрять, может считать его целесообразным или нецелесообразным. И в этом отношении оно может решение суда поддержать или не поддержать — но оно никогда не поверит в честность российского суда.

Он давно уже почти никогда не принимает решений, невыгодных власти. И началось это не сегодня. Когда двадцать лет назад Ельцин объявил о запрещении КПСС и подписал соответствующий указ, ни один суд не принял к рассмотрению иск по оценке этого указа. На одной простом основании: суды заявили, что они неправомочны оценивать указы президента. Потом его все же принял Конституционный суд и признал указ противоречащим Конституции, причем только тогда, когда по улицам покатились стотысячные демонстрации. Парламент стал в оппозицию к Ельцину, а актив КПСС начал проводить свои конференции на разных уровнях, открыто игнорируя введенный запрет. Правда, это уже отдельная история. Как и предательство нынешними лидерами КПРФ партийных масс, выступавших за восстановление КПСС.

Во всяком случае, суд в России сегодня воспринимается не как орган правосудия, а как... да, « Весы Немезиды», только на которых взвешивается не правота сторон — а соотношение их силовых потенциалов.

Общество просто полагает, что российский суд всегда будет принимать решения в пользу сильного: в пользу власти, пока власть сильнее своих противников, и в пользу ее противников — если поймет, что теперь сильнее стали они.

И поэтому само обращение в суд уже воспринимается как форма лицемерия и нечестности. А потому не заслуживает доверия. Тем более когда дело против противников власти возбуждается трусливо и по поводу, с этим не связанному. Потому что если власть хочет наказать своего противника, она должна это делать твердо и решительно, если как минимум уверена в своей правоте.

Если человек добивался свержения власти — власть должна сказать, что он добивался ее свержения. И не тонуть в юридических тонкостях обсуждения того, считать то, что было, попыткой свержения или не считать. Если она была по своей направленности — значит, она была.

Если же человека, как всем понятно, добивающегося свержения власти, начинают судить за украденный три года назад бумажник, то власти действительно не только перестают верить — ее перестают уважать. Тем более когда она начинает со своими действиями медлить, тянуть со следствием, затягивать судебное решение.

Стросс-Кана — и того нашли в чем обвинить. И Саркози. В любой другой стране того же Навального не то что давно уличили бы в хищениях (как можно оказаться не замешанным в хищениях, будучи помощником губернатора-рыночника?), давно обнаружилась бы не только причастность к торговле наркотиками, но насилование малолетних, убийство переходившей дорогу женщины с детьми или что-либо подобное, заставляющее возмутиться даже часть сторонников. Правда, фанатические сторонники и завсегдатаи «Болота» будут его оправдывать, какие бы и абсолютно доказанные и чудовищные преступления в связи с ним не вскрылись.

Власть только тогда имеет право на власть, когда она сильна, эффективна, беззастенчива и непреклонна в служении тем интересам, которым она взялась служить. Другое дело, каким интересам она служит.

И суд по определению признается правосудием, когда отвечает как минимум двум характеристикам: «суд скорый и справедливый». Затянутый суд всегда вызывает недоверие. И затянутый суд, и затянутое следствие воспринимается, как осуществляемое по надуманным основаниям.

Нет оснований — не нужно возбуждать дело и идти в суд. Есть основания — не нужно тянуть со следствием и с судебной волокитой. И чем более затянутым оказывается дело, тем меньше доверия оно вызывает у обычного человека.